Ефим Лоевский

Классики, рассказывая о своем детстве, о первом восприятии себя в мире, вспоминают эти мгновения как самые радостные в жизни. Левушка Толстой пишет о сладком запахе маменьки. Иван Бунин восклицает: «Золотое, счастливое время!» Для Велимира Хлебникова детство - «Там, где жили свиристели,/ где качались тихо ели,/ пролетели, улетели /стая легких времирей».

Мое первое осознанное воспоминание, как, наверное, и многих тысяч сверстников, родившихся до войны и выживших в эвакуации, укладывается в одно слово – «отчаяние». До сих пор просыпаюсь по ночам от детского страха: рядом нет мамы. В проеме дверей товарного вагона, в котором мы эвакуировались на восток, медленно убегал полустанок, притаившийся в безбрежной желтизне пустыни, а мама, выбежавшая с закопченным чайником за кипятком, не вернулась. От охватившего меня ужаса я упал с нар и покатился под стук колес к зияющей пустоте несуществующей двери товарного вагона. И только чья-то голая нога шершавой ступней остановила мое движение в небытие.

Я вспомнил об этом эпизоде, когда листал страницы книги, недавно вышедшей в Иерусалиме: «Эвакуация. Воспоминания о детстве, опаленном огнем Катастрофы. СССР, 1941-1945». В ней множество похожих моментов, историй, леденящих душу. Авторы этой книги - 65 моих соотечественников, ныне живущих в Израиле. Все они 70 лет назад спасались от смерти, которая гналась за ними по пятам. Куда бежали? "В эвакуацию". Люся Шахмурова из Беэр-Шевы вспоминает:

Те евреи, кто погиб во время скитаний, или же в эвакуации - в Средней Азии, Сибири, на русском Севере - считаются жертвами Катастрофы и входят в число шести миллионов, уничтоженных нацистами. А те, кто выжили? Здесь, оказывается, есть сложности, потому что только они и знают, через что прошли и что потеряли. В той стране их судьбы никого не интересовали, как, впрочем, и судьбы эвакуированных не евреев – в этом смысле там все были равны. Здесь в Израиле, где к "ницолей шоа" относятся с особым вниманием и заботой, "эвакуированных" таковыми не числят. Израильский истэблишмент просто не знает, что стоит за этим явлением: "эвакуация". А если кто-то о таком и слышал, то наверняка представляет себе нечто такое, о чем писала советская пресса: организованно вывезли в далекий тыл заводы, фабрики людей, где тяжело работали, но самоотверженным трудом помогли Советской Армии победить фашистскую гадину. Это правда. Но не вся. Сотни, а может, и тысячи научных работ, рефератов написаны об эвакуации, где все – от вагонов до голов скота просчитано, учтено, подтверждено документами. Но есть тема, которой почти не касались – бегство и скитания тех, кому поездов, пароходов, машин не хватило, кого родные власти просто бросили на произвол судьбы. А таких были сотни тысяч. Они сами бежали "в эвакуацию", которая от них отдалялась под стремительным наступлением германской орды. Сколько их полегло на этом страшном пути, сколько умерло от голода и болезней на ее просторах – никто не считал.

"В первый месяц войны Германия захватила области, в которых проживало около половины еврейского населения СССР, а всего к 1942 г. оккупации подверглась территория страны, где было сосредоточено не менее 80% советского еврейства в границах 1941 г." – пишет в эпилоге сборника историк, д-р Леонид Смловицкий. Беженцами становились, в основном те, кому грозила неминуемая гибель – евреи и коммунисты. Еврейское население бежало из тех городков, местечек, деревень, где никакой "стратегической", а значит, запланированной к эвакуации промышленности не было. Многие, добравшись до первой железнодорожной станции, не смогли сесть в переполненные поезда, возвращались в свои дома или попадали в окружение, откуда прямой путь вел в гетто и лагеря, значит, на убой. Итог кровавой жатвы нацистской деятельности на территории СССР и беспомощности советского руководства следующий: уничтожено 2,5 миллиона евреев – половина всего еврейского населения страны, и 200 тысяч евреев погибли на фронтах Великой Отечественной войны».

Что же происходило с евреями беженцами и эвакуированными в те дни? Об этом и вспоминают авторы сборника, бывшие дети той войны. Работа над сборником проходила в рамках проекта Союза ученых-репатриантов Израиля "Опаленное детство". Александр Берман, инициатор и руководитель проекта рассказывает.

- Выход книги «Эвакуация» был приурочен к 27 января. Это день освобождения советской армией концлагеря Освенцим, который стал Международным днем памяти Катастрофы европейского еврейства. В книге "Эвакуация" впервые собраны воспоминания о том, как в начале войны с фашистской Германией сотни тысяч евреев - женщин, детей и стариков, бегством спасались от уничтожения нацистами. И впервые здесь слова "эвакуация" и "холокост" стоят рядом. Воспоминания написали пожилые люди, которые в то время были детьми. Эмоциональность и детализация, характерные для восприятия ребенком трагических событий военного времени, подробно и ярко восстанавливают страшную картину массового бегства от смерти. Мы включили в книгу и воспоминания детей, переживших блокаду Ленинграда, часть из которых эвакуировали по Дороге жизни. Среди авторов – писатель Григорий Канович, журналист Михаил Хейфец, писательница Елена Аксельрод, депутат Кнессета Лея Шемтов, профессор-физик Изидор Ляст и многие другие репатрианты из бывшего СССР, ныне - граждане Израиля. Рассказав, наконец, правду устами очевидцев о том, что скрывалось за привычным уху словом "эвакуация", мы раскрываем еще одну неизвестную страницу Катастрофы европейского еврейства.

- Книга «Эвакуация» вышла благодаря финансовой при поддержке Международного еврейского фонда «Клаймс Конференс», - подчеркнул А. Берман. - . В настоящее время мы ведем переговоры с этим фондом о возможности перевода книги на другие языки, в частности, на английский, а также о создании специализированного интернет-сайта, на котором будут размещены воспоминания пожилых репатриантов об опаленном той войной детстве. На сегодняшний день мы собрали около 300 таких свидетельств. Книга "Эвакуация" вышла ограниченным тиражом, и, к сожалению, обречена стать библиографической редкостью. Идея о необходимости сбора воспоминаний и издания такой книги возникла у меня несколько лет тому назад, когда старшее поколение русскоязычной общины оказалось расколото на два противоположных лагеря, при этом камнем преткновения был вопрос- считать ли еврейских беженцев и эвакуированных евреев во время войны с фашистской Германией пострадавшими в Холокосте. Известно, что Германия признала еврейских беженцев и эвакуированных евреев, пострадавшими во время Холокоста. В результате, через фонд Клаймс Конференс более 100.000 пожилых репатриантов из бывшего СССР получили одноразовую компенсацию. Израильское правительство до сих пор отказывается официально признать эту категорию пожилых репатриантов из бывшего СССР пострадавшими во время Холокоста. Собранные нами материалы, опубликованные в книге «Эвакуация», на мой взгляд однозначно свидетельсьтвуют о том, что эти люди прошли через жестокие испытания, и для многих они остались травмой на всю жизнь.

Думаю, многие увидят себя, свое детство, в искренних рассказах авторов сборника. Со мной это произошло. Несколько ярких вспышек высветили эпизод в поезде, увозившем нас с мамой в неведомую Среднюю Азию. Но было и другое. Автор этих заметок – одессит и знаю, что бегство наше из осажденной фашистами Одессы началось с попыток сесть в порту на теплоход. Я не помню этого – мне было три года. Зато весь ужас происходившего хорошо запечатлел в своих воспоминаниях Владимир Эфрусси, которому шел тогда седьмой год

Наверняка и с нами – семьями Лоевских и Штулов – происходило то же самое. И нас, записанных в число эвакуирующихся, по воле моего дяди Григория Зимана, директора Одесской джутовой фабрики, вместе с работниками определили на теплоход «Ленин». Наверное, и мы не смогли подняться на его высокой борт. К счастью. А может быть, и плыли мы на этом теплоходе, просто наш рейс не был последним.

Владимир Эфрусси продолжает в своих воспоминаниях:

Недавно я обнаружил в Иитернете удивительный научный труд, напечатанный в Вестнике Ленинградского Университета в 1958 году: Уродков С.А. "Эвакуация населения Ленинграда в 1941-1942 гг ...  Автор этого реферата очень подробно описывает работу ленинградских партийных и советских органов в трудные дни блокады. Масса цифр: люди, машины, эвакопункты, мука, сахар, мясопродукты и т.д. – все внесено в реестр, все аккуратно просчитано. И вот вывод, сделанный в финальной части этого произведения.

Я много раз перечитывал эти строки. Если верить С. А. Уродкову, за 900 дней страшной ленинградской блокады никто не умер.

Привожу цитату из Википедии: "Пискарёвское кладбище основано в 1939 году^[1] на северной окраине Ленинграда и было названо по располагавшейся неподалёку деревне Пискарёвка. В 1941—1944 гг. стало местом массовых захоронений. В братских могилах захоронены жертвы блокады Ленинграда и воины Ленинградского фронта (всего около 470 тысяч человек^[2]; по другим данным, 520 тысяч человек — 470 тысяч блокадников и 50 тысяч военнослужащих^[3]). Наибольшее число умерших пришлось на зиму 1941—1942 гг. (так, 15 февраля 1942 г. доставлено 8452 умерших, 19 февраля — 5569, 20 февраля — 10043)".

Во вступительном слове сборника "Эвакуация" журналист и историк Михаил Хейфец говорит о замалчивании любой правды в СССР, будь то правда о Второй мировой войне, факты поражений или цена побед, работа в тылу или поведение на фронте, Ленинградская блокада или взятие Кенигсберга и Будапешта.

Воспоминания прислали люди, жившие когда-то в разных концах Советского Союза – в Росси, Белоруссии, Украине, Молдавии, в Крыму и в Прибалтике. Фрагменты истории бегства каждой семьи воссоздают фантастическую картину: прочь от границы, прорванной немцами, движутся толпы людей – старики, женщины, дети, гурты скота, отступающие части Красной Армии. Дни, недели, месяцы. Всех их гонят страх и отчаяние. Каждая семья в этой многоликой толпе живет своей бедой, теряет родных и близких – будь то оставленные в местечке, не успевшие собраться, или не сумевшие бросить родной дом, или погибающие прямо на глазах при бомбежках, потерявшиеся в дороге, отставшие от поездов…

Люся Шахмурова:

Эти люди бредут по неведомым дорогам, заходят в села, где их соотечественники живут другой жизнью, никуда не бегут, и от которых зависит сейчас жизнь ребенка-беженца, грязного и оборванного, вшивого и голодного.

Лев Лебедев:

В книге немало добрых слов о людях, приютивших эвакуированных в деревнях Сибири, в казахских аулах и в переполненных разноязычными пришельцами мазанках Ташкента. Но больше - горечи при воспоминаниях об унижениях и детской незащищенности перед озлобленностью и антисемитизмом, с которым многие познакомились впервые в эвакуации.

Лев Саксонов:

Вырванные из своей среды, из теплых стен еврейского дома, попав в далекую и чужую страну под названием "эвакуация", дети часто были поставлены в жесткие условия выживания. Многие оказались без родителей, а значит и без элементарной опеки. Несколько лет, прожитых по другим законам, иногда ломали их дальнейшую жизнь.

Виктор Ваксман:

Книгу можно цитировать бесконечно – столько там бередящих душу откровений, не знакомой мне ранее информации. Об исчезнувших, пропавших на просторах эвакуации детях. О детях – погонщиках скота из еврейских колхозов Крыма и Поволжья, сотни километров прошагавших пешком. Об избитом до полусмерти мальчике, за то, что собирал колосья по краю поля. О мальчике, которому местные пацаны накинули на шею петлю и повели по улицам: "жида вешать идем". Все это происходило с авторами воспоминаний, из сборника "Эвакуация". Некоторых из них я знаю лично, но, как оказалось, не достаточно хорошо.

Как создавалась книга. Этот вопрос я задал его редактору и составителю Алле Никитиной.

- Материалы для книги мы начали собирать два года назад – Александр Берман выступил по радио РЭКА, пошла почта. Мы получили сотни писем, в том числе и в электронном варианте. Печатать можно было практически все, у каждого автора своя судьба, свои потери, свои впечатления об эвакуации или жизни в блокадном Ленинграде. И мы решили: то, что не войдет в сборник – опубликуем на сайте в Интернете, или же, если найдутся деньги, в следующем томе. Однако основной критерий отбора все-таки определился: наличие фактов и подробностей. Нам важно было воссоздать время и события, о которых так мало известно. Нужна была общая картина, детально прописанная. И мне кажется, мы с этой задачей справились. Материалы в сборник отбирали четыре человека: я, Александр Берман, консультант - историк Леонид Смиловицкий и журналист Светлана Аксенова-Штейнгруд.

О каждом из авторов воспоминаний мы дали краткие данные под снимком: когда и где родился, профессия, когда репатриировался, где живет сегодня. Александр Берман предложил в последний момент попросить информацию о детях, внуках и правнуках. У каждого в семье во время войны были потери. И вот когда автор воспоминаний рассказывает, что у него уже восемь внуков, или с гордостью сообщает, что три его внука сегодня служат в ЦАХАЛе во всех родах войск – сухопутных, воздушных и морских, - это греет душу. Абсолютное большинство наших авторов - люди с высшим образованием: третья часть из них - профессора, доктора и кандидаты наук. Это те самые дети, которые выжили в жутких условиях эвакуации, в блокадном аду, те, кто вернулись на пепелища и начинали жизнь в подвалах разбомбленных домов, на чужих кухнях, в снятых углах. Тяготы послевоенной разрухи преследовали их долгие годы. Они, тем не менее, достойно все это выдержали и создали самих себя. Честь им и хвала!

Книга оформлена очень интересно. Мне изначально было ясно, с кем из дизайнеров я хочу работать. С Юлией Верман, арт-директором 2W-design, и с Аней Хаят: мы сотрудничали и прежде, у нас отличное взаимопонимание, а это важно в работе. Юлия Верман смогла создать цельный художественный образ книги, используя снимки из семейных архивов. Мне говорят: "Это, как в Яд-ва Шем". И я отвечаю: да, это та экспозиция, которая там должна появиться когда-нибудь.

- Что меня как редактора и составителя сборника поразило, удивило? – говорит в заключении нашей беседы Алла Никитина. - Прежде всего, желание людей говорить о том, о чем так долго молчали. Рассказывать подробно, без стеснения, о вещах сокровенных. И еще - количество людей, талантливо владеющих словом. Многие воспоминания читаешь, как хорошую литературу. И эта образованность моих старших соотечественников, культура языка вызывает не только уважение, но и чувство гордости. Оказывается, рассказывать "о времени и о себе" не обязательно прерогатива писателей – это может и должен делать каждый. Для своих внуков и правнуков. Ведь нынешние молодые израильтяне мало что знают о своих "галутных" предках, да и не очень-то стремятся расспрашивать. Но приходит время, и все начинают интересоваться корнями. Все. И вот тогда наши внуки раскроют старые записи, и скажут спасибо их авторам…

… Читая сборник "Эвакуация", я ловил себя на том, что картинки из моего детства всплывают в памяти все чаще. И вот одна из них. 1944 году я находился в круглосуточном детском саду в Луге. Однажды мы с воспитательницей вышли на прогулку и пошли вдоль железнодорожного полотна - ветки, ведущей к Боровичскому вокзалу. Вдоль полотна мы собирали желтые одуванчики, и воспитательница учила нас плести венки. Я успел первым преподнести свой венок девочке по имени Светлана, в которую был влюблен вот уже три дня. Она кокетливо примерила подарок. И в этот миг черная тень на несколько секунд накрыла нас. Это был летящий почти бесшумно на бреющем полете «мессер» с крестами на крыльях, одинокий «охотник», поднявшийся с аэродрома подле оккупированной еще тогда Луги. Фашист выпустил всего одну короткую очередь. По детям. Светлана лежала в весенней траве, и желтые цветы на ее головке постепенно окрашивались горячей алой кровью. Она улыбалась. Когда я вспоминал эту картину, страх, который преследовал меня, мальчишку, все годы эвакуации, постепенно исчезал, он перерос в ненависть. В то чувство, которое многие годы заставляет меня, теперь уже семидесятилетнего старика с седой шевелюрой, на любом туристическом маршруте по Европе тщательно огибать города и земли под названием «Германия».